Каждая клеточка его тела трепетала от боли, когда он наконец добрался до ванной комнаты, втянулся внутрь и закрыл за собой дверь.

Боже, а вдруг она перепрятала лекарство?

Этого она не сделала. Беспорядочно сваленные в кучу лекарственные препараты лежали на прежнем месте, и среди них — коробочки с образцами новрила. Он проглотил, не запивая, три капсулы, потом подполз к выходу и улегся там, заблокировав дверь своим телом.

Пол заснул.

Когда он проснулся, было уже темно, и сначала он не понял, где находится — почему его спальня настолько уменьшилась в размерах? Потом вспомнил все, и вместе с воспоминаниями пришла уверенность: она не умерла, она все еще жива. Она стоит сейчас за дверью, в руках у нее топор, и, когда он высунется, она отрубит ему голову. Голова покатится по коридору как мяч, а Энни будет хохотать.

Это безумие, подумал он, а потом до него донесся тихий шорох, шорох накрахмаленной юбки, трущейся о стену.

Ты сам это выдумал. Твое воображение… оно такое яркое.

Не выдумал. Я это слышал.

Не слышал. Он сам это знает. Его рука потянулась к дверной ручке, потом неуверенно опустилась. Да, он знает, что ничего не слышал… А что, если слышал?

Она могла вылезти в окно.

Она МЕРТВА, Пол!

И тут же возражение, неоспоримое в своем алогизме: богиня не умирает.

Он заметил, что отчаянно кусает губы, и заставил себя прекратить. Значит, вот как сходят с ума? Да. Он близок к безумию, а у кого на то есть больше оснований? Но если он поддастся сумасшествию, если завтра приедут полицейские и обнаружат мертвое тело Энни в спальне для гостей и плачущий комок протоплазмы в ванной, плачущий комок протоплазмы, который был когда-то писателем и носил имя Пол Шелдон, не будет ли это победой Энни?

Еще бы. А теперь, Поли, ты будешь Послушным Парнем, не правда ли, и исполнишь то, что предписано сценарием. Хорошо?

Договорились.

Его рука опять потянулась к дверной ручке… и опять упала. Следовать первоначальному сценарию невозможно. Сценарием было предусмотрено, что он подожжет бумагу и она ее схватит, так и произошло. Но при помощи пишущей машинки он должен был вышибить ей мозги, а не сломать хребет. Потом он должен был пробраться в гостиную и поджечь дом. Сценарий предусматривал бегство через окно гостиной. Его ждала дьявольская боль, но он уже убедился, насколько тщательно Энни следит за тем, чтобы двери были надежно заперты. И все же лучше быть покалеченным, нежели замученным, как говорил, кажется, Иоанн Креститель.

В книге все планы осуществились бы без сучка без задоринки… Но жизнь — грязная штука. А что еще можно сказать о реальности, в которой в самые критические моменты жизни человеку может захотеться в туалет или еще что-нибудь подобное? О реальности, в которой даже глав нет?

— Очень грязная штука, — прохрипел он. — Хорошо еще, что есть такие, как я, кто может ее полоскать. — Он загоготал.

Бутылки шампанского в сценарии не было, но это мелочь по сравнению с чудовищной живучестью Энни и нынешней неизвестностью, терзавшей Пола.

Он не может поджечь дом и позвать таким образом на помощь, пока не узнает наверняка, жива Энни или нет. И не из-за того, что Энни, возможно, жива; он поджарил бы ее заживо и не испытал бы при этом никаких угрызений совести.

Он не должен устраивать пожар не из-за Энни, а из-за рукописи. Настоящей рукописи. Сжег он всего-навсего ее имитацию — титульный лист и множество чистых листов вместе с черновыми записями и отвергнутыми вариантами. Подлинную рукопись «Возвращения Мизери» он предусмотрительно убрал под кровать, где она сейчас и находится.

Если Энни умерла. А если жива, то, возможно, сидит сейчас в комнате и читает ее. Так что ты будешь делать? Ждать здесь, посоветовала ему одна часть его сознания. Жди здесь, поскольку здесь ты в безопасности.

Но другая часть сознания, более мужественная, побуждала его все-таки следовать сценарию — насколько это возможно. Доползти до гостиной, разбить окно, выбраться из этого кошмарного дома. Дотащиться до шоссе и остановить какую-нибудь машину. В прежние времена на это, возможно, ушло бы много дней, но сейчас — иное дело. Дом Энни теперь притягивает публику.

Собрав все свое мужество, он дотянулся до дверной ручки и повернул ее. Дверь медленно открылась, и в темноте — да, там стояла Энни, там, среди теней, стояла богиня, белая фигура в форме медицинской сестры…

Он плотно зажмурился и снова открыл глаза. Тени — там. Энни — нет. Никогда он не видел ее в униформе медицинской сестры, только на газетных фотоснимках. Там только тени. Тени и (такое яркое) воображение.

Он медленно выполз в коридор и бросил взгляд на дверь спальни для гостей. Дверь была плотно закрыта, и Пол начал пробираться в гостиную.

Гостиная полна теней. В каждой из них может прятаться Энни. Каждая из них может оказаться Энни. И у нее может оказаться топор.

Он полз вперед.

Вот захламленный диван; за ним Энни. Вот распахнутая дверь в кухню: за ней Энни. Скрипнула половица… Ну конечно! Энни за его спиной!

Он обернулся: сердце бешено колотилось, кровь прилила к вискам, все так и есть, Энни у него за спиной, и в руках у нее топор, но — только на секунду. Она растворилась в темноте. Он заполз в гостиную и вдруг услышал приближающийся звук мотора. Слабый свет фар осветил окно. Ярче. Он услышал скрип шин и понял, что гости увидели цепь, которой она перекрыла подъездную дорогу.

Открылась и захлопнулась дверца машины.

— Черт побери! Смотри!

Он пополз быстрее, глянул в окно и увидел приближающийся к дому силуэт. Очертания головного убора не оставляли сомнений. Полицейский.

Пол наткнулся на столик с коллекцией керамических безделушек. Некоторые из них упали на пол и разбились. Он нащупал рукой одну из них и наконец-то почувствовал себя героем книги. Произошло одно из тех чудесных совпадений, которые так часто встречаются в литературе и так редко — в реальной жизни.

Это был пингвин, сидящий на ледяной глыбе.

ОКОНЧЕН МОЙ РАССКАЗ, гласила надпись, и Пол подумал: Ну да! Хвала Создателю!

Он приподнялся на левом локте, сжимая в правой руке пингвина. Волдыри на ладони лопнули. Он отвел руку назад и швырнул пингвина в окно гостиной — точно так же совсем недавно швырнул в окно своей спальни пепельницу.

— Сюда! — как в бреду кричал Пол Шелдон. — Сюда, идите сюда, ко мне, я здесь!

Еще одно литературное совпадение окрасило развязку этой истории: в дом Энни Уилкс явились двое полицейских, Давид и Голиаф, те самые, которые несколько дней назад задавали ей вопросы насчет Кашнера. Правда, на этот раз спортивная куртка Давида не просто была расстегнута: в руке он держал пистолет. Давид оказался Уиксом. Фамилия Голиафа — Макнайт. Они приехали с ордером на обыск. Когда они, услышав дикие вопли, доносящиеся из гостиной, вломились наконец в дом, то обнаружили там человека, походившего на оживший персонаж ночного кошмара. На следующее утро Уикс говорил жене:

— В школе я прочитал одну интересную книжку. Вроде «Граф Монте-Кристо», а может быть, «Узник Зенды». В общем, там герой провел в одиночестве сорок лет. Сорок лет он не видел живой души. Вот так выглядел и тот парень. — Уикс помолчал, подыскивая наиболее точные слова, стараясь передать сложную смесь испытанных им противоречивых ощущений — страха, жалости, грусти, отвращения, а более всего — изумления, ибо человек, выглядевший настолько ужасно, был все еще жив. — Когда он увидел нас, он заплакал, — сказал Уикс и добавил:

— Он все время называл меня Давидом. Уж не знаю почему.

— Может быть, ты похож на кого-то из его знакомых, — предположила жена.

— Может быть.

Пол исхудал, кожа его приобрела сероватый оттенок. Он лежал на полу, вцепившись в ножку столика, весь дрожа, и глядел на вошедших широко открытыми глазами.

— Кто… — начал Макнайт.

— Богиня, — перебил его лежащий на полу калека и облизал губы. — Опасайтесь ее. В спальне. Она меня там держала. Домашний писатель. В спальне. Она там.